Пиликнул забытый в руке телефон. Сообщение от Макса.
Занята?
Для тебя — да. Занята, навсегда. Считай, умерла. Приговор в два касания.
Да.
Сунула телефон в сумку. Все. К черту всех и все. Козикова. Оксану, «Артемиду». Макса. Любую боль можно пережить, перетерпеть — она это точно знает.
Посмотрела на свои руки. Не дрожат. Вот и отлично. Куда она ехала? Ах, да, домой. Точно, переодеться. В пень деловые костюмы. Где ее джинсы и косуха?
Уже в машине телефон снова пиликнул. Кира достала его из сумочки. И долго смотрела на экран. Больно все-таки. Ужас как больно. Почти нестерпимо. Когда знаешь, что все эти слова — фальшивка. А вам, пан МАлыш, за актерское мастерство — пять.
— Макс, ты куда?
— Шесть вечера. Рабочий день окончен.
— Ты офонарел?! Мы в пятницу идем на прием к главе района, а ты домой собрался?!
— Завтра еще целый день.
— Да у нас еще… Да мы еще… — Макс впервые видел, как у Кости кончились слова.
— Завтра. У меня дела сегодня. Завтра я все сделаю.
Драгин только рукой махнул. И снова уткнулся в монитор.
Кира решила взять трубку. К вечеру она то ли успокоилась, то ли онемело все внутри. Или голос его просто хотела услышать — еще раз, последний.
А до того, днем, она вернулась в офис, написала заявление и молча шлепнула его на стол Владу. Ожидала от него скандала, разборок, а он ее удивил. Подписал заявление молча и спросил только:
— Текущие сделки доведешь до конца? За стандартный процент?
Кира была благодарна Владу — за то, что не стал допытываться, куда она делась из ресторана. В первый раз она соврала, что ей стало очень дурно, и она чуть ли не в беспамятстве уехала домой. Сейчас — сейчас, если бы Влад спросила — она бы сказала правду. Но он не спросил. Возможно, догадывался, что ответ ему не понравится. Или просто догадывался. О причине. Наверняка он заметил вчера Макса. Да и важно ли все это теперь?
И вот сейчас, уже на подъезде к дому ее настиг звонок от Макса. А я возьму трубку. И совру. Ты же врешь. И я смогу.
— Привет.
— Привет. Что с голосом, Кирюш?
— Слушай… — это оказалось сложнее, что она думала. Зачем он называют ее так? Зачем эта фальшивая нежность? Прокашлялась. — У меня мама приболела. Я не смогу сегодня.
— Что-то серьезное?
— Я справлюсь.
— Кира! — и тут же одернул себя. — Что-то нужно? Консультация врача? Лекарства? Давай, я подъеду? Скажи адрес.
Только этого не хватало!
— Я справлюсь. Правда. Все под контролем. Ничего не нужно. Прости, что так… вышло.
— Я все понимаю, — ответил Макс растерянно. Такого развития событий он не ожидал. — Кир, точно ничего не нужно?
— Точно. Все, я к дому подъехала. Пока.
— Ага. Давай. До завтра. Если что — звони.
Осадок от разговора остался — гнусный. Хуже не бывает. И не в обломавшихся планах на вечер дело было. Ему не нравилось что-то другое. Ее голос. Что-то в ее голосе было такое… Макс никак не мог сообразить, что именно. Но что-то было не так. Конечно, если приболела мама — тут голос никак не будет бодрый, но… Сама она справится, надо же. Не слишком ли быстро ты повзрослела, Кира Артуровна?
Дома он бродил из угла в угол. Раз уже вечер свободен — самое время на радость Драгину заняться пояснительной запиской и прочими бумажками для встречи в пятницу. Но вместо этого Макс с маниакальным упрямством искал по всей квартире что-то, оставленное ею. Хотя бы носовой платок. Хотя бы след губной помады на полотенце. Ничего. Словно не было ее минувшей ночью в его квартире. Лишь от подушки чуть-чуть пахло цветущим садом и ветром. И кружка, из которой она утром пила кофе. С тонкой коричневой пленкой на дне.
Голова ни черта не хотела соображать. В таком состоянии садиться за работу — только завтра все заново переделывать. И спать рано. И телевизор с ноутбуком — до омерзения противны. Макс встал на беговую дорожку, воткнул «капельки» в уши. Лучшее, что он может сегодня сделать — утомить себя до изнеможения. Старт — беговой дорожке. Старт — музыке в плеере. Поехали.
То, что происходило на следующий день, не укладывалось ни в какие разумные рамки. Кира не отвечали на звонки и сообщения. Драгин задрал в офисе всех, и продыха от него не было ни на минуту. Боря Зеленский дважды пытался уволиться, на что Костя парировал: «После пятницы — хоть умирай!». К шести вечера у всех был язык на плече и ничего не соображающие мозги. Но Константин Семенович, наконец-то, соизволил возвестить, что теперь все подготовлено как надо. Сотрудников как ветром сдуло. Константин с довольным видом смаковал остывший кофе.
— Ступай, отрок, — Костя зашуршал оберткой шоколада, который все в офисе дружно называли «гуталином». Скорее всего, и во всем Санкт-Петербурге таких извращенцев, которые едят шоколад с содержанием какао девяносто семь процентов — не больше десятка. — Вали домой, отдыхать. Завтра ты мне нужен свежий и прекрасный аки полураспустившийся бутон. Будешь скромно и с достоинством улыбаться главе района — между прочим, если ты вдруг упустил этот момент — глава района у нас дама. И будешь отвечать на умные вопросы — ты это умеешь. Рубашку надень розовенькую — тебе идет.
Макс в очередной раз набрал номер. В очередной раз выслушал длинные гудки. И новых сообщений нет. Нет, мать их, сообщений! Что, на хрен, происходит?!
— Шановый, иди домой. На тебя смотреть тошно. И даже немного стыдно — что я вас так загонял. Но ты же понимаешь — я не только для себя стараюсь.